ДИАКЛУБ

ИЗ ТЕНИ — В СВЕТ

Центр диагностики и хирургии заднего отдела глаза принял первых пациентов в 1998 году. Но история его началась много раньше. В 1978 году выпускник Горьковского медицинского института Георгий Столяренко, в то время врач областной больницы, одним из первых под руководством профессора Л.В. Коссовского стал осваивать новое направление в офтальмологии — эндовитреальную хирургию. Методика операций в переднем отделе глаза к тому времени была отлично отработана и освоена, в то время как задний отдел (а именно его заболевания — они могут быть разными — влекут за собой самые тяжелые необратимые последствия) оставался почти недоступным для успешного хирургического вмешательства. Совместно с инженером В.А.Думенеком молодой доктор создал и запатентовал первый отечественный аппарат для реализации этой хирургии — витреотом. С 1985 года он продолжил свою работу в Москве, в знаменитом НИИ глазных болезней, которым долгие годы руководил академик РАМН М.М.Краснов. Сегодня доктор медицинских наук, профессор, член Американской академии офтальмологии, обладатель 26 отечественных и 7 иностранных патентов на инструменты, лауреат премии Правительства России Г.Е.Столяренко возглавляет созданный им и его коллегами Центр; но по-прежнему, в первую очередь, остается глазным хирургом.

— Георгий Евгеньевич, как часто Вы оперируете?
— Два дня в неделю. У меня завтра девять операций и девять операций послезавтра. Каждая по-своему не простая.
Мы оперируем осложненные формы отслойки сетчатки, прежде неизлечимые заболевания желтого пятна — центрального отдела сетчатки. Примерно 60 процентов нашего потока — это люди с осложнениями сахарного диабета.
— Если Вы их не прооперируете, они потеряют зрение, наступит слепота?
— Да. Как правило, это вопрос лишь времени. У кого-то это случится в течение нескольких недель, у кого-то в текущем году. Чудеса, может быть, и бывают, но строить на них свои планы не стоит.
— Как далеко вы продвинулись в лечебном плане, с тех пор как существует ваш Центр?
— За прошедшие пять лет мы очень сильно выросли. Но, к сожалению, мы и сейчас имеем массу осложнений и ситуаций, когда очень стараемся, но помочь не можем. Иногда мы открыто говорим пациенту: у вас меньше одного процента, меньше одного шанса из ста.
— В этом случае, должно быть, отказываются от операций?
— Не скажите. Люди часто слышат только то, что хотят услышать. И если мы говорим: есть вероятность того, что мы примерно на 50 процентов сможем вам помочь, они "слышат", что, во-первых, обязательно будут в счастливых 50 процентах, а во-вторых, что мы пообещали им 50 процентов зрения... в то время, как восстановить и совсем крохи — для нас иногда победа. Но вернусь к вопросу.
Около трети наших нынешних пациентов в 98-м мы бы просто не взяли в клинику в силу того, что не умели тогда делать то, что умеем сегодня. Мы, действительно, быстро растем. Вчера лечили тех, кому отказывали позавчера, сегодня уже тех, кто не мог рассчитывать на нашу помощь накануне, а завтра, надеемся, сможем сохранить зрение тем, с чьими заболеваниями пока не справляемся.
— Мы впереди планеты всей?
— Нет. Но по хирургическим возможностям — сопоставимы. США все-таки впереди. Там эта область хирургии глаза (задний отдел) более продвинута. Но все-же практически нет ситуаций, когда я бы сказал: мы вам не поможем, а на Западе помогут.
— Георгий Евгеньевич, известно ли, сколько россиян за год теряют зрение из-за осложненной диабетической ретинопатии?
— Насколько я в курсе, никто таких подсчетов не делал. Скрининговые исследования ведутся очень слабо. Статистика — коварная штука. Она может привести государство к непредвиденным большим расходам. Кстати, вы знаете, что до недавнего времени в Китае вообще не было диагноза "сахарный диабет"... И самое печальное то, что очень многим в той или иной степени можно было бы сохранить зрение, если бы они обратились вовремя.
— Что тому виной: собственная безграмотность, неквалифицированность местного офтальмолога? Организация здравоохранения? Отсутствие денег?
— Все вместе. Плюс коварство самого заболевания. Чаще всего страдающие сахарным диабетом пропускают оптимальные сроки, когда можно было бы добиться максимального эффекта малой кровью. Этот период, как правило, длится всего несколько месяцев. А есть быстротекущая форма, когда нужно вмешиваться совсем быстро. Это когда процесс развивается чуть-чуть в стороне от желтого пятна, от центральной зоны сетчатки. И у человека еще высокое зрение, он может читать, писать и не понимает, что стоит уже на краю пропасти. В этой ситуации и доктору-то крайне сложно психологически настаивать на операции — знает, что пациент может ослепнуть на столе, а ведь пока видит. И больному трудно на нее решиться. Ждут и... упускают единственную возможность. А ведь если бы лечащий врач (и надо-то всего лишь хорошо посмотреть глазное дно, для чего никакой особой аппаратуры не требуется) своевременно направил бы его к лазерному хирургу на коагуляцию, пять-шесть сеансов могли бы на долгие годы, если не навсегда, купировать процесс. Вовремя, грамотно сделанная лазерная коагуляция сетчатки на 70 процентов избавляет людей от операционного стола.
— Сколько у нас в стране хирургов, которые работают на центральном отделе сетчатки?
— Не буду называть фамилии. Мы все люди обидчивые, но думаю: реально около двадцати — в Москве, Питербурге, Екатеринбурге, Хабаровске, Иркутске, Калуге. В нашем Центре мы вдвоем с доктором Олегом Унгурьяновым оперируем около тысячи больных в год. Всего же в России делают меньше 3000 таких операций за год, а надо бы — 200-250 тысяч.
Повторю: при адекватном скрининге, при грамотном ведении пациента с сахарными диабетом врачами-эндокринологами с самого начала, число тяжелых осложнений и потребность в хирургическом лечении можно сократить.
— Каждое утро несколько раз я слышу по радио рекламу....
— Догадываюсь, какую. Хорошо поставленный проникновенный голос уверенно говорит: "сейчас такое средство есть..." Прежде рекламировали имовин, который, якобы, устраняет причину катаракты, рассасывает ее. Теперь — глазорлин, который может избавить от оперативного лечения чуть ли не при всех глазных заболеваниях и при той же катаракте, и при глаукоме, и при диабетической ретинопатии. Человек звонит по указанному номеру телефона и спрашивает, куда ему приехать, чтобы посоветоваться, проконсультироваться. Оказывается — некуда. Ему позвонят и привезут препарат на дом. Я бы сразу насторожился. Чудодейственные средства предлагают от всего на свете. Но мы с вами уже говорили о чудесах...
Несколько наших пациентов принимали эти препараты, потом вынуждены были обратиться в Центр. Нам не удалось увидеть ни одного человека, которому бы они реально помогли. Будем считать, что нам просто не повезло. Но как-то при этом вспоминается про очередной "отъем денег у населения".
— Георгий Евгеньевич, скажите, пожалуйста, откуда ваши пациенты узнают о Центре? Операции стоят, прямо скажем, совсем не дешево, но, насколько я понимаю, без работы вы не сидите...
— Высокотехнологичная медицина — вообще дорогое удовольствие: точнейшая аппаратура, тончайший инструментарий, лекарства — все стоит больших денег. Откуда узнают? Мы сами заинтересовались и вот что выяснили: 30 процентов — от лечащих врачей, около 15 процентов — через Интернет. Будете смеяться, но по нашим подсчетам более половины обращающихся в Центр пациентов узнают о нас через "сарафанное радио". Кстати, большинство из них — люди приезжие, не москвичи. Недавно мы прооперировали одну высокопоставленную чиновницу из города К. После этого оттуда в течение двух недель приехали четыре человека. Но знаете, и после наших неудач приезжают тоже.
Мы — ответственные люди, если случай особенно спорный (оперировать или нет, а если да, то где), мы сами даем телефоны докторов для альтернативной консультации. И мнение независимого хирурга, естественно, не всегда совпадает с нашим. Нас это не пугает. Мы убеждены: человек должен лечь на операционный стол абсолютно осознанно, с полным пониманием того, что он хочет оперироваться именно у нас и понимает степень риска.
Мы очень дорожим доверием и уважением тех, кто к нам обращается за помощью. Со многими из них добрые отношения длятся годы, даже если мы “проиграли”.
Время быстро течет. Веронике В., когда она пришла, было около 16. Диабет первого типа. И по всем показателям девушка уже должна была полностью потерять зрение. Оперировали оба глаза. С одним все получилось просто замечательно, второй был похуже. Она успешно закончила школу и исчезла, пропала года на полтора. За это время тот глаз, что был "хуже", успел “уйти” от вторичной глаукомы. И вот с одним глазом она уже закончила университет, знает четыре языка, ведет активнейшую жизнь, словом, даст фору десятку совершенно здоровых людей. И, кстати, вокруг никто не знает про ее диабет, не знают, что она несколько раз в день колет себе инсулин. Она регулярно приходит, показывается. Поняла, что это необходимо.
Ирине Б. сделали одну операцию в Италии, но от второго глаза там отказались (чаще всего страдают оба глаза). А мы взялись. И она сейчас им видит, им живет, хотя острота зрения не очень высокая ("итальянский" — погиб, его спасти и нам не удалось). Очень сильный, интересный человек. Могла бы жить с родителями, они люди обеспеченные, дочку бы ублажали и холили. Но нет, живет отдельно со своим любимым котом, с собакой, всегда всем готова помочь — телефон не смолкает. Она никому не жалуется, это ей плачутся в "жилетку".
Увы, не смогли помочь молодому человеку, бизнесмену. Он остался абсолютно слепым. Но это не разрушило его жизнь. Он руководит частным предприятием, работает на компьютере, имеет реальный бизнес. Он адаптировался, живет полноценной жизнью.
Очень хорошо помним другого молодого человека из Донецка. Трагическая история. Решил немножко подзаработать шахтером. В первый же месяц попал под взрыв, остался практически без глаз. Приехал к нам (опять "сарафанное радио"). Мы так хотели ему помочь, но это был безнадежный случай. Первое время он повторял только одно: где здесь окно, не хочу жить. Мы очень много с ним разговаривали... Сейчас он лучший в Донецке массажист, профессионал высокого класса, на прием к которому попасть очень сложно.
Даже в тех случаях, когда мы проигрываем болезни, у нас остаются доверительные отношения с пациентами. Они знают: мы сделали все, что могли.
— Георгий Евгеньевич, представьте себе юношу с сахарным диабетом, который живет в селе или в маленьком поселке, в стороне от больших дорог. Для него и попасть-то на прием к эндокринологу проблема…
— ...А деньги на дорогу, чтобы добраться до областного центра, не всегда найдутся... Тяжелый вопрос. Но ведь сахарный диабет — социально значимое заболевание? Или я ошибаюсь? Есть федеральная программа "Сахарный диабет", в каком объеме она выполняется? Забота государства о таких людях должна была бы быть более адресной. Конечно, где-то диабет — образ жизни. Но у нас пока — тяжелая болезнь, с которой трудно, да просто невозможно справиться в одиночку.
Что я могу сказать? Во-первых, надо все знать о своем заболевании и уметь быть настойчивым — и с врачами, и с чиновниками. При малейшем сомнении не стесняться настаивать на консультации у другого специалиста. Надеяться можно только на себя.
Что необходимо помнить всем молодым и не очень молодым людям? Диабетическая ретинопатия — появляется не сразу, говорят: "отложенная беда". При раннем юношеском диабете (первого типа) 10 лет, как правило, она не дает о себе знать. Так вот, если стаж заболевания уже 10 лет (а при взрослом СД второго типа срок сокращается — 5 лет), каждые полгода — не реже! — надо консультироваться с офтальмологом, причем с тем, кто хорошо умеет смотреть глазное дно, даже если ретинопатия никак себя не проявляет. Нельзя расслабляться. И никогда не надо отчаиваться. Истории наших пациентов, о которых я рассказал, наших общих с ними побед и поражений подтверждают: судьба человека, все-таки, в его руках.

Беседовала Софья Старцева