ЮВЕНИЛЬНЫЙ КОРАБЛЬ

ЭКСТРЕМАЛЬНАЯ ЖИЗНЬ

(Отрывки из лирической повести)
Посвящается моим ровесникам с диабетом

(Продолжение. Начало в № 4-2006 г.)

ГЛАВА 3. НИ ДНЯ БЕЗ СПОРТА

Итак, впереди тоскливой пустыней простирались 2 летних месяца. Я мечтала о 1 сентября, когда снова увижу школьный двор, заполненный "сумащечими кретинами", как в гневе называла старшеклассников Мадина Магометовна. Ворваться в эту шумную толпу, раствориться в ней — наверное, Пушкин так же мечтал о море, как я о своих “кретинах”… Проклятое лето казалось бесконечным — впрочем, таким было каждое мое лето: человек, который представлял для меня смысл жизни, уезжал в спортивный лагерь, а также разъезжались любимые одноклассники — и оставалось только терпеть и мужаться. Что ж, с весны 84 года мне часто приходилось слышать в свой адрес сомнительные комплименты о том, что я мужественный человек (ну, не боюсь делать себе уколы и вообще продолжать жить — с таким-то диагнозом). Интересно, а что еще делать, если у тебя нет выбора… Правда, уколы я делать перестала, но восторг от этого достижения почему-то быстро угас — может быть потому, что жестким требованием для меня осталась диета. Мне по-прежнему необходимо было есть вовремя, чтобы бета-клетки привыкли вырабатывать инсулин в определенное время суток — им так было легче. Я питалась салатами, зелеными фруктами и гречневой кашей, которую научилась очень быстро варить для себя ежедневно в маленькой кастрюльке. Мама каждый день жарила мне сырники. Я чувствовала, что это утомительное питание по часам действительно помогает мне оставаться здоровой, поэтому не бросала режима, хотя он отнимал у меня свободу: нельзя было уйти из дома на весь день! Еда в городе в 84 году не предусматривалась в принципе: в столовых, которых было, наверное, две на весь Владикавказ, подавали отраву, а в кафе — пирожные и вонючий кофе с мороженым. В рестораны ходили только очень богатые взрослые люди. А жевать на улице — было не принято: чтобы порядочная осетинская девушка вынула из сумки бутерброд с сыром и прилюдно съела его — это же позор!.. Впрочем, ходить в одиночку по городу меня и не тянуло. Я занималась тем, что тренировалась бегать. Несмотря на странный взгляд, которым встретила Индира Тасолтановна мой вопрос про полеты, я продолжала верить, что меня к ним допустят, и посвятила лето "предполетной подготовке". Я заводила будильник на 7 утра, вставала в любую погоду и бежала в спортивном костюме в сквер напротив дома. Нет, не так… Я бежала, словно сквозь воду, преодолевая сопротивление общественной морали. Мне казалось, что из тысяч окон окружающих многоэтажек на меня смотрят и крутят пальцем у виска непривычные к любительскому спорту местные жители. Это в кино про Москву или Америку показывали спокойно бегающих по улицам людей. Да еще в трусах! А тут, в Осетии, взрослая девушка, бегущая по дворам в обтягивающих штанах — это эпатаж. Ясно, что с этой девушкой что-то не так, хотя она и не выглядит душевно-больной, ее нельзя выдать замуж за кого-нибудь из родных и близких. А я старалась держать голову высоко, плечи прямо и заставляла себя не думать о взглядах. И мне очень хотелось тренироваться в симпатичных спортивных шортиках (было бы так красиво!). Но я представляла, как это воспримут окружающие — и меня разбирал хохот. Пожилые осетинские женщины останавливались бы, потрясенные такой разнузданностью, смачно плевали бы в асфальт и разражались проклятиями. Пузатые мужики в черных шляпах, багровея, читали бы мне нотации о соблюдении обычаев. А молодые "джигиты" стали бы просто опасны для жизни… В сквере я могла вздохнуть свободнее: в это время здесь еще было пусто. Я тренировалась по нарастающей: сначала бегала три больших круга по дорожкам вдоль забора, потом постепенно увеличивала и число кругов, и скорость бега. По тому, легко или тяжко давались мне тренировки, я могла судить о своем сахаре крови. Я уже знала, что до уровня 7ммоль/л бегается легко и долго, и каждый шаг доставляет наслаждение. В такие дни я могла в спокойном ритме бежать и бежать, порой даже забывая о том, что я бегу — пока в сквере не появлялись люди, с большим интересом разглядывающие мою персону. Но иногда начать пробежку было невыносимо тяжело. Ноги казались чужими, дыхание словно что-то сдавливало — приходилось вяло трусить первые пять-десять минут, прежде чем тело немного оживало. Тогда я понимала, что сахар крови повысился не менее чем до 9ммоль/л. В такое тяжелое утро "забыться" в полете часа на два было невозможно. Но в любом случае я заставляла себя бегать не менее пяти (потом шести, семи, восьми) больших кругов. После пробежки я делала разминку и комплекс упражнений для разных групп мышц: один день тренировала ноги, приседая, растягиваясь на "шпагат", махая "батманы" в разные стороны, другой день посвящала мышцам пресса, третий — гибкости позвоночника… Домой я возвращалась часам к десяти, когда дворы уже были полны народу, поэтому я шла "пешком", притворяясь, что просто выходила ненадолго в таком домашнем виде выбросить мусор. Я очень хотела бегать на тренировки и по вечерам, но летом люди не уходили из сквера дотемна, а в темноте гулять в одиночку было опасно. Поэтому дополнительно я тренировалась дома, используя батареи для накачки пресса, подоконники для растяжки ног, а табуретку — в качестве гири. Когда с утра лил дождь, я все равно выходила "бегать", но занималась уже в подъезде: восходила на девятый этаж, потом огромными скачками спускалась вниз — и снова вверх. Мышцы ног после этого болели так, словно я впервые в жизни занялась физкультурой, и меня это радовало: лестница служила превосходным тренажером. Смущало только то, что соседи, встречая меня, с тревогой спрашивали: "Что, опять лифт не работает?" — "Работает", — отвечала я и убегала, не дожидаясь дополнительных вопросов.

Почти каждый день я ходила на летное поле, которое в то время находилось совсем недалеко от наших окраинных домов. Там стояли аккуратными рядами маленькие самолеты и планеры, которые я очень любила. На теоретических занятиях в школе планеризма я изучила их строение и принцип работы, знала, как ими управлять… Оставалось получить допуск к полетам. Никто из нашей группы не сомневался в том, что вскоре получит его — подумаешь — пройти медкомиссию! Я тоже не сомневалась — до апреля… А летом я строила иллюзии и верила в них: я ведь такой тренированный человек, у меня прекрасный пульс — 65 ударов в минуту! Я отлично вижу, могу без особого труда пробежать несколько километров, у меня ничего не болит, и весь организм работает, как часы… Я сидела среди цветов на краю летного поля и мечтала, что скоро влезу в эту невесомую изящную машину и полечу — сначала с инструктором, а потом и одна! Увижу город с огромной высоты, почувствую себя птицей, тихо парящей на воздушной подушке…

В середине июля приехала моя подруга Инна, и вскоре мы вместе отправились к ней в гости, в город Кимры — сначала на поезде до Москвы, потом дальше на электричке. Я впервые ехала так далеко без взрослых, настроение было солнечным, казалось, что впереди не просто другие города, а огромная счастливая эпоха. Инна, так же, как и большинство наших ровесников, очень серьезно занималась спортом — легкой атлетикой. Может быть, более серьезно, чем остальные. Тренировки продолжались у нее и летом, причем, не через день, как это было принято в спортивных секциях, а по две тренировки в день — первая в восемь часов утра, вторая — в пять вечера. Конечно, я сопровождала ее и тоже по мере сил принимала участие в кроссах по лесу и других "подвигах". А помимо всех этих нагрузок, мы постоянно ездили на велосипедах — в Кимрах это был основной вид транспорта. Вначале я с трудом удерживала равновесие, потому что не привыкла к велосипеду: в Осетии мало кто ездил на таком легкомысленном "насекомом" — ведь это было несовместимо с достоинством истинных горцев. Но уже через пару дней "велик" стал для меня второй парой ног…

Кимры мне очень понравились: глиняно-деревянный городок был прогрет солнцем и словно заметен теплым золотистым песком с берега Волги. Чайки заменяли здесь традиционных голубей; прямо в центре города находился лесной родник — чистейший ледяной источник в небольшом овраге. На поверхности воды плавал ковшик, и люди наливали из него воду в свои бидоны. А еще меня поразила местная свобода нравов. К Инне на День рождения пришли ее приятели и одноклассники. И один из мальчиков прямо в первый день знакомства запросто предложил мне: "Будешь со мной встречаться?" От удивления — я остолбенела. Потом возмущенно ответила: "Конечно, нет!" Он тоже удивился, но настаивать не стал. Оказалось, что здесь это нормально: девочки и мальчики обязательно "встречаются". Странным было как раз не иметь пары. У нас в школе тоже иногда встречались, но это было редким исключением из правил. Обычно, если люди нравились друг другу, они молча переживали свои чувства, стараясь никому их не показывать. Я бы, например, скорее согласилась испытать зверские пытки, чем признать, что влюблена… Я с тоской смотрела на гуляющих парочками молодых людей — по вечерам в городе их было больше, чем птиц и кошек. Вот бы мне такое счастье… Местные девочки сильно отличались от наших: они вели себя раскованно, с парнями держались как с братьями или подружками, носили запредельно короткие юбочки и даже шорты! Я сразу же почувствовала, что не вписалась в компанию друзей Инны и не понравилась мальчикам. Это в Осетии прежде всего ценились внешние данные девушки и ее женственность — а именно, скромность и мягкость. Здесь нужны были другие "ценности" — открытость характера, веселый нрав, готовность встречаться... Впрочем, меня тоже не интересовали местные мальчики, ибо всех мальчиков мира я бы легко отдала за одного, того, который уехал в спортивный лагерь…

Возвращаться в мой одинокий Владикавказ было грустно. Но я старалась думать о том, что лета осталось совсем немного: каких-то полмесяца — и снова жизнь! Правда, это последний, десятый класс. Но зато год будет таким долгим, таким наполненным и — таким свободным: без инсулина и этих невозможных "перекусов" на перемене.

(Продолжение следует)